Башня континуума. Владетель. Том 1 - Александра Седых

– Да, господин губернатор, – ответил министр юстиции, – через два стандартных месяца, как нам известно, Закон о Сочувствии поступит на рассмотрение в нижнюю палату Имперского Парламента. Согласно государственным актам, если Закон будет принят, потребуется ратификация местными властями.

– Не сомневаюсь, когда пробьет нужный час, мы все соберемся здесь и в едином порыве ратифицируем Закон о Сочувствии, не так ли?

– Господин губернатор, – пробормотал министр юстиции.

– Слушаю, – отозвался Гордон любезно.

– Понимаете, какая штука, при ближайшем рассмотрении Закон о Сочувствии, это…

– Да? Высказывайтесь, не стесняйтесь.

– Дело в том, что сам Закон о Сочувствии полностью развязывает руки Верховному Канцлеру Милбэнку, наделяет его широчайшим спектром полномочий, фактически, превращает в единоличного диктатора…

Гордон оглядел своих министров. Нет, они ни в чем не упрекали симпатичного губернатора, просто интересовались его мнением. Что Гордон должен был сказать. Должен ли он вообще был говорить хоть что-то? Ведь все они не вчера на свет родились, и прекрасно понимали, зачем Милбэнк явился на инаугурацию губернатора и долго тряс ему руку перед толпой репортеров. Миллиарды империалов дополнительного финансирования из федерального бюджета в обмен на какую-то никчемную бумажку? Гордон думал, это неплохая сделка. Действительно, неплохая. Он мог поддерживать Милбэнка сколько угодно. На словах, само собой. А дела – это совсем другое.

– Не вижу здесь повода для дискуссий, господа. Директива у вас на руках, ступайте и выполняйте. Через неделю ожидаю от вас отчетов о первых результатах. Слышали про конфискацию имущества и расстрелы?

Министры слегка перекосились от ефрейторской прямоты губернатора, но покорно отправились выполнять. С Гордоном они были знакомы еще с тех времен, когда герр Джерсей занимал должность первого вице-губернатора, и за годы совместной работы неплохо успели изучить его повадку. Понахватавшийся кое-как и кое-где хороших манер и светского лоска, в пошитом на заказ костюме, в рубашке с белоснежными манжетами, с великолепным юридическим образованием и неуемной тягой к духовному совершенствованию, губернатор в душе остался парнем простым, из народа. Плевать ему было, министры ли, лесорубы, лендлорды, финансовые воротилы, крестьяне, Верховные Канцлеры. Стальной его кулак и бешеный напор сминал челюсти и ломал судьбы без тени снисхождения, жалости и какого-либо пиетета.

Расставшись с министрами, Гордон вернулся в свой кабинет, глянул на часы и обнаружил, что настало время ленча, то бишь, время вареного риса, овощей и Сосредоточенного Созерцания. Но, увы, не судьба. Едва губернатор Салема приступил к своей аскетической трапезе, вознеся молитву Просветленному, в двери его кабинета постучали.

– Эй! Я занят.

– Мне по делу.

– По личному или государственному?

– По личному делу государственной важности.

Гордон поперхнулся пресным несоленым рисом. Сам виноват, нечего было задавать дурацкие вопросы и ожидать, что Бенцони не выкрутится. Бенцони всегда выкручивался. Оттого и служил главой администрации губернатора. Так-то.

– Заходи, Юджин. Ты зачем приехал? Я ведь дал тебе пару дней передохнуть.

– Спасибо, но я вдруг понял, что соскучился по работе. И по тебе тоже.

Гордон сильно сомневался в том. Долгие недели своей предвыборной кампании он не расставался с Бенцони почти что ни на миг. Скорее всего, глава администрации опасался хоть на мгновение оставить губернатора без своего бдительного присмотра, не желая, чтобы Гордон натворил чего-нибудь.

– Ну, рассказывай, Гордон. Как дела? Как оно?

– Чего – оно?

– Твое просветление.

– Я бы чувствовал себя стократ более УМИРОТВОРЕННЫМ, если бы меня не дергали каждые ПЯТЬ МИНУТ!!! – отчаянно проорал Гордон, мигом побагровев.

Впрочем, почти сразу он стиснул зубы и опять превратился в замкнутого, мертвенно-бледного самурая, полного до краев риса, овощей и истинной духовности.

– Хватит глазеть на меня. Садись. Будешь чаю?

Бенцони с нескрываемым сомнением поглядел на пиалу, где в мутном коричневом отваре пожухлыми ладьями плавали какие-то бурые листочки.

– Что это? Отвар из поганок? Мухоморы?

– Просто травяной чай!

– А ты уверен, что твой травяной чай не опасен для твоего здоровья?

Гордон так нехорошо посмотрел, что Бенцони решил прекратить расспросы, чтобы не лишиться престижной и высокооплачиваемой должности главы администрации губернатора. Уже многие соратники губернатора пали невинными жертвами его увлечения астролябией, и Юджин Бенцони не испытывал желания пополнить ряды этих бесстрашных диссидентов.

– Не понимаю, почему многие люди относятся с таким скептицизмом к моим поискам себя? К моей тяге к духовному усовершенствованию? Все это оттого, что они не имеют понятия об истинной духовности.

– Ты и сам не имеешь ни малейшего понятия о ней…

– Чего?

– Ничего.

– Раз ничего, то, извини, меня зовет Просветленный.

– Кто?

– Просветленный! – прорычал Гордон.

Бенцони прикрыл глаза.

– Попроси его обождать. Я, вообще-то, зашел по делу. Меня попросили побеседовать с тобой.

Тесное знакомство с местными реалиями безошибочно навело Гордона на мысль, что через Бенцони с просьбой обращается кто-то из лендлордов. Оставалось молиться Просветленному или кому-то еще, что речь идет не о территориальном споре. В том, что касалось дележа угодий или сфер влияния, нынешние лендлорды вели себя стократ цивилизованней, чем их пращуры в славные времена Свободной Торговой Колонии. И все же, без стычек не обходилось, а в исполнении немыслимо богатых и могущественных землевладельцев с их тысячами вооруженных до зубов преданных головорезов и сотнями тысяч готовых резервистов из крестьян, подобные стычки куда больше напоминали настоящие войны.

Пять столетий бдительного имперского надзора не сумели изменить простого факта, заключавшегося в том, что на Салеме господствовал средневековый феодальный строй, слегка декорированный государственными институтами вроде судов или законодательного собрания. И нравы здесь царили под стать, не то, что в либеральной столице, суровые, патриархальные. В сельских районах люди обитали, в основном, тихие, набожные, работящие, но случались и дикие инциденты, вроде случаев самосуда.

– Неужели опять кого-то вздернули на осине! Сколько можно! Надоело!

– Хуже.

Гордон тяжко вздохнул.

– Рассказывай, я весь внимание.

– Так вот, в деревеньке на землях одного из лендлордов начали пропадать ребятишки…

Гордон загрустил. Однообразные деревенские байки изрядно набили ему оскомину. Обычно в конце выяснялась какая-нибудь гадость вроде инцеста или, допустим, бочек, в которых одно предприимчивое деревенское семейство под видом первосортной солонины закатывало мясо случайных прохожих и торговало деликатесом на рынке, покуда власти не прикрыли лавочку. А не далее, как в прошлом году, в одном отдаленном городишке на севере разразился у скотины мор. Так суеверные крестьяне обвинили в порче коров красивую молодую бабенку из местных и повесили, а рядом с ведьмой повесили, для порядку, якобы полюбовника ее, городского хлыща, санитарного инспектора из столицы.

Ну и времена! Ну и нравы! Вот те и раз!

– Детишки? Маленькие? Ничего не понимаю, почему я об этом впервые слышу?

Будучи прирожденным бюрократом, Бенцони счел, что за него гораздо лучше жуткую историю расскажут официальные документы, и протянул Гордону папку зловещего черного цвета с еще более зловещим содержимым. Прихлебывая из пиалы травяной отвар, губернатор, бормоча под нос, пустился в кошмарное чтение.

– Документально зафиксированы двенадцать случаев исчезновения… за минувшие три стандартных месяца… дети от трех до десяти лет… при невыясненных обстоятельствах… дай мне карту, Юджин… поисковая операция… обнаружены в северо-восточном районе Топей… спасательные работы… следов надругательств не обнаружено… убиты с особой жестокостью… задушены чем-то вроде резинового жгута… расчленены…. съедены… заведено уголовное дело… ведется расследование… ясно.

По совести говоря, губернатору было совсем ничего не ясно. Что означает «при невыясненных обстоятельствах»? Как могли малыши оказаться в Топях, когда, согласно карте, от той деревни болота находились в полусотне миль, и это по кратчайшей прямой. Насколько позволял Гордону судить опыт работы адвокатом по уголовным делам, расследование велось грамотно и компетентно, но пока безрезультатно. Хотя… здесь явно не требовался адвокат. Здесь требовался прокурор, а лучше сразу палач, ибо мразь, сотворившая подобное с маленькими детьми, заслуживала одного – смертной казни.